Шут (вариант 2)

Жил-был поп с попадьей. Вот он, вишь ты, поехал нанимать казака (бартака); только что едет поп по деревне — попадается ему мужик. «Здорово, батюшка!» — «Здравствуй, братеник!» — «Куды ты, батя, едешь?» — «Да ништо ведь, вишь — работа поспела, так надобно нанять казака на летину». — «А что, — бает, — батюшка, найми меня». — «Ладно, — бает поп, — ступай к попадье, скажи, что меня, мол, нанял поп. А я покамест съезжу в деревню, окрещу ребенка: вишь, Пафнутьевна родила». «Ступай, батюшка, ступай!» — бает казак; а сам пошел на погост. Пришел к попадье: «Здорово, — бает, — матушка! Поп приказал дом сжечь, а сам поехал новый покупать». И! Попадья взяла пук лучины зажгла и давай со всех сторон дом поджигать. Едет поп, а попадья пепелок развевает да место очищает. «Что ты, попадья?» — «Да ништо! Пришел Ерема; меня, бает, батюшка нанял в казаки; дом да село покупает, а этот дом велел сжечь». — «Ах он, лиходей! Где же он?» — «Да ушел домой». — «Делать нечего, разве нанять другого мужика в казаки?» — бает поп своей попадье. «Уж без казака не жить, — бает попадья — найми, найми, поп!» Вот он и нанял другого мужика в казаки. Дело пошло на лад. Только что приходит сенокос — а ведь это время, знаешь, самое трудное! — поп и задумал нанять еще казачиху. Поехал в приход; едет и видит бабу с пяльцами, а это был Ерема; он узнал, что поп хочет нанимать казачиху, взял да и перерядился в бабье платье и стал как девка. Вот едет поп, а девушка бает: «Куды ты, батюшка, едешь?» — «Да ништо ведь, — бает поп, — надобно нанять казачиху, так вот и ищу». — «Ах, батюшка, да найми меня!» — «Да как тебя зовут?» — «Маланьей». — «Так что же, ступай с богом ко мне».

Вот и пошла. Живет Ерема у попа да работает, а поп и не ведает, что у него в казачихах живет Ерема. Только что долго ль, коротко ль, а попу вздумалось женить казака своего на казачихе. «А что, попадья, бает, — сыграем-ка свадебку; казак-то парень дюжий, да и казачиха-то девка ража. Давай-ка!» — «Так что ж зевать?» — бает попадья. Взяли да и женили казака своего на казачихе и заперли их спать на ночь в клети. Вот Ерема и бает: «Что, Сысоюшка (этак звали казака-то), ведь мне на двор надо». — «Да как же, — бает, — быть? Ведь мы заперты!» — «Ничего, возмем-ка поднимем половицу, да ты меня привяжи к кушаку, да и пусти туда; я как справлюсь, так и потрясу кушаком, а ты и тащи меня». — «Ну, ладно, ступай!»

Вот Ерема спустился под пол и привязал кушаком козу за рога — оттого что были там козы. Привязал, да и тряхнул: «Тяни!» — бает, а сам и ушел. Тот потянул, а коза: «Бяу!» — «Что это, — думает себе, — неужто моя жена козой сделалась? Дай-ка еще!» — «Бяу!» — «Ах, и взабыль никак она уж оборотень! Ну-ка еще...» — «Бяу!» — «Делать нечего, пойти к попу... Батюшка!» — «Кто там стучит?» — «Откутайся-ка». — «Да кто там?» — бает поп. «Да я, батюшка!» — «Ты. Сысой?» — «Я». — «Пошто ты?» — «Да что, батюшка, — бает казак, — никак женка-то козой сделалась!» — «Пойдем-ка посмотрим!» Казак все рассказал попу, как дело было. Пришли под клеть, глядь — а кушак-то привязан козе за рога; сосчитали коз: все ли тута, нет ли, бывает, лишних? Нет, все по-прежнему, а казачихи как не было! «Уж не Ерема ль это подделал?» — бает поп. «Да, пожалуй!» — бает попадья.

У Еремы было еще два брата: Фома да Кузьма, и были они — ворьё. Только им и вздумалось украсть у попа улей пчел. Вот и пошли; да в ту самую пору, как Ерему-то в клеть спать положили; а Ерема-то уж знал, что братеники думали делать. Вот он ушел, да и сел в один улей. Пришли братья и стали пробовать, который потяжелее; взялись за тот самый, где сидел Ерема. «Ого-го! — бают. — Вот где мед-то! Ну-ка, брат, на плечо, да и потащим!» Подняли и потащили, а Ерема сидел, сидел, да потихоньку и закричал: «Вижу, вижу!» — «Смотри-ка, брат, никак нас догоняют, слышишь?.. Побежим скорее...» А Ерема опять: «Вижу, вижу!» — «Уж близко! Бросим-ка лучше, а не то догонят». Вот они бросили и ушли; и Ерема ушел... Вот братья на другой день приходят, видят улей, раскрыли — пустой!.. «А это дело Еремы; пойдем-ка дадим ему знать!»

А Ерема уж это наперед знал; бает своей женке: «Смотри, как придут братья, я тебе велю сбирать на стол; а ты возьми да и не давай нам; мне, мол, надоть ребят накормить. Да еще подвяжи пузырь под пазуху, а я тебе ножом по ему — ты возьми и ляг; а я тебя плеткой — ты и вскочи поскорее. Смотри ж не забудь!» — «Ладно», — бает женка. Вот приходят братья. «Здравствуй, — бают, — Ерема!» — «Здравствуйте, братцы! Добро пожаловать! Что скажете хорошенького?» — «Да ништо! Мы вот хотим...» А Ерема: «Э, братцы, я вас наперед угощу. Женка, давай сейчас обедать». — «Некогда». — «Ну же, живее!» — «Да дай ребят накормить!» — «А вот я те дам ребят накормить!» — да как чесанет ножом-то под пазуху — женка его так тут и грянулась оземь. «Ах ты, шельма!» Взял плетку с гвоздя да ее и ну пороть, а сам приговаривает: «Плетка-живилка, оживи мою женушку!» И! Женка разом вскочила, тотчас собрала на стол.

Вот братья пообедали, переглянулись: «А что, — бают, — Еремушка, дай-ка нам своей плетки, и мы своих жен поучим; они у нас нешто заленились». — «А как вы ее потеряете?» — «Небось!» — «Ну так возьмите, да смотрите отдайте». Они взяли и пошли. «Пойдем, — бает Фома, — сперва ко мне; сперва я поучу свою женку». Пришли. «Давай, женка, — бает Фома, — нам есть!» — «Погоди; вот я ребят накормлю, тогда и сберу». — «Нам некогда, давай скорее!» — «Да погоди!» Фома схватил нож да как чесанет свою женку под пазуху — та и грохнулась наземь. Схватил плетку и ну пороть, а сам приговаривает: «Плетка-живилка, оживи мою женушку!» Не тут-то было: женка лежит себе да лежит. «Постой-ка, — бает Кузьма, — ты не умеешь пороть; дай-ка я!» Хлоп, хлоп!.. Не встает. «Ну, ну, брат, ишь твоя жена какая непослухмяная. Пойдем к моей». — «Пойдем, — бает Фома, — ведь моя-то ух как была непослухмяна! Видно, и плетка ее не берет». Вот и пошли. «Женка, — бает Кузьма, — сбирай мне на стол». — «Некогда», — бает жена. Еще стала отговариваться. «Вот я тя!» — да как чесанет ножом-то, та и грянулась оземь. Он схватил плетку и ну стегать, а сам приговаривает: «Плетка-живилка, оживи мою женушку!» Не тут-то было: женка лежит себе да лежит. «Ну, делать нечего! Обманул Ерема. Пойдем мы его утопим».

Идут, а Ерема попадается навстречу. Вот они и схватили его. «Мы те, — бают, — дадим знать! Станешь ужо нас обманывать!» Взяли да и потащили к реке; а это дело-то было уж осенью, только что река замерзла. Притащили его к реке, а проруби-то и нету такой, чтоб его в воду бросить. «Поди, — бает Фома Кузьме, — поди, принеси топор». — «Не пойду», — бает Кузьма. «Ну так останься здеся, а я принесу». — «Нет, братеник, не останусь». — «Ну так делать нечего, пойдем оба».

Вот они взяли и пошли, а Ерему так тут и оставили, только ноги ему кушаком связали. Видит Ерема — барин едет; вот он и начал кричать: «Пожалуйте сюды!» Барин подъехал; а Ерема развязал себе ноги да как крикнет: «Скидывай попону-то!» Тот скинул. Ерема снял с себя армяк да надел на барина, связал ему и руки и ноги. «Лежи, — бает, — здеся, пока опять приду». Только что Ерема ушел, а Фома да Кузьма и вернулись, прорубили прорубь да не посмотревши — бух в нее барина!

Немножко погодя едет Ерема на бариновой лошади и в бариновом платье. «Здравствуйте, — бает, — братцы!» — «Здравствуй, — бают братья, — где ты взял лошадей-то?» — «А вот где! Только что вы пихнули меня в воду, а я бурл!.. бурл!.. бурл!.. вот мне и явились буры кони; я на них и выехал из реки». — «Ах, братец родимый, пихни и нас туды, чтоб и нам достать по бурым лошадям». Он взял да и пихнул их в прорубь; а сам стал поживать, добра наживать.